Юбилейный Вагнеровский фестиваль в Байройте его постоянная публика, из года в год приезжающая в знаменитый театр на Зеленом холме, встретила бурным "буканьем". Недовольную реакцию вызывала премьера сезона-2011 - "Тангейзер" и идущая уже несколько лет в форварде афиши постановка "Нюрнбергских майстерзингеров", сделанная праправнучкой композитора Катариной Вагнер.
Это уже не первый сезон, когда благоговейная атмосфера зала байройтского Фестшпильхауса, построенного когда-то для Вагнера его поклонником-патроном королем Людвигом Баварским, взрывается от одновременного одобрительного топота и мощного унисона "Бу-у-у!", несущегося из всех рядов переполненного амфитеатра. К своему столетию, а по хронологии - 125-летию (первый Байройтский фестиваль провел сам Вагнер в 1876 году), храм вагнеровского искусства, подошел не в музейном состоянии, а в "переходном" и пока еще смутном по своим художественным параметрам качестве.
Этот новый период наступил в 2008 году, когда на место скончавшегося хранителя патриархальных традиций Байройта, внука Вагнера Вольфганга Вагнера, возглавлявшего фестиваль 57 лет и часто подвергавшегося в последние годы критике за косность своей художественной стратегии, не допускавшей авангардной режиссуры на байройтскую сцену, вступила его младшая дочь Катарина Вагнер вместе со своей сводной сестрой Евой Вагнер-Паскье. И тут же началась реформация - если и не радикальная, то достаточно заметная, чтобы вызывать недовольство публики, всегда считавшейся консервативной по своим эстетическим установкам (ирония по отношению к Вагнеру, который всю жизнь прокладывал пути для передового искусства будущего - знаменитого Гезамкунстверка).
Конечно, часть публики давно понимала, что в Байройте надо что-то менять, и вагнеровский миф должен как-то вписываться в актуальный театральный контекст - многослойный и часто дискомфортный. Но другая часть байройтской аудитории, выстрадавшая годами, а то и десятилетиями ожидания в очереди право купить билет на фестиваль и приобщиться, наконец, к байротскому "культу", вовсе не желала бы вместо "традиций" получить смутные реформы. Байройтская публика всегда страшилась прослыть всеядной демократической аудиторией. Именно поэтому седовласые старожилы Байройтского фестиваля теперь усердно кричат "Бу-у!" при виде ряженых крыс или голых актеров на священной вагнеровской сцене, а в атмосфере на Зеленом холме разливается печальная ностальгия по старым байройтским временам, когда соблюдалась негласная конвенция - "тихая" режиссура (хотя в Байройте ставили спектакли и Патрис Шеро, и Гарри Купфер, Кристоф Шлингензиф, Штефан Херхайм, Альфред Кирхнер), придирчивый кастинг, фильтровавший лучшие в мире вагнеровские голоса и дирижеров. К этим пунктам стоит добавить еще и незыблемый ритуал байройтского действа: растянутые часовые антракты, во время которых нарядные вагнерианцы степенно прогуливается по альпийским лужайкам Зеленого холма, поедают баварские колбаски с горчицей, дружно собираются под балконом Фестшпильхауса, чтобы услышать, как вместо привычных театральных звонков сверкающие фанфары возвещают мотивами из музыки Вагнера начало следующих актов.
Впрочем, на "домашние" ритуалы Байройта вряд ли посягнет чья-то рука. Но то, что за 125 лет, прошедшие со дня первого Вагнеровского Фестшпиля и за 100 лет его живой сценической истории, представление об актуальном воплощении вагнеровского искусства, изменилось, это очевидно. Тем более что ХХ век давал достаточно поводов размышлять на такую тему. Достаточно хотя бы иметь в виду историю экзальтированной любви Адольфа Гитлера к Байройту как центру "великогерманского духа". Об этом теперь демонстративно и иронично напоминает скандальный спектакль "Нюрнберские майстерзингеры", ставший дебютом в Байройте в 2007 году правнучки Вагнера Катарины Вагнер. По сути, "Майстерзингеры" стали ее декларацией на эстетическое будущее Байройта, которое сегодня в качестве уже главы фестиваля она начинает воплощать в реальность.
А мессидж спектакля "Нюрнбергские майстерзингеры", уже который год подряд подвергающегося обструкции со стороны публики, состоит в развенчании "идолов" и фетишей, в число которых попала не только пропагандистская идеологема "германского духа", но и культовые фигуры немецких классиков - Баха, Бетховена, Дюрера, Клейста и др, включая самого Вагнера, выведенных в спектакле ходячими гипсовыми бюстами, подражание которым ведет майстерзингеров в ловушку схоластики и догм - главных врагов живого искусства. Поэтому Нюрнберг в спектакле - не средневековый город, где гильдия майстерзингеров (мастеров пения) создала сложнейшую систему правил для сочинения песен - табулатуру искусства, а огромный музей, наполненный священными бюстами. У Катарины Вагнер этим застывшим фетишам противостоит даже не вагнеровский программный герой - Ганс Сакс, несущий идею величия нации и народного искусства, а художники-авангардисты, освобождающие сознание публики и мастеров, зажатых сводами музейной табулатуры.
От этой точки раскручивается карнавальное по духу действо с переворачивающимися смыслами, где Вальтер фон Штолцинг, вагнеровский рыцарь оказывается сначала в форварде актуального искусства, втыкая палки в бюст классика и перекраивая пазл "правил" Нюрнберга, а в финале он же торжествует буржуазный успех, получая вместе со своей женой - обабившейся музой Евой гигантский банковский чек за свое бизнес-искусство. Зато ординарный мастеровой Сикс Бекмессер, подворовывавший когда-то эскизы у Штолцинга, в финале шокирует степенную публику Нюрнберга-Байройта (хор, высаженный Катариной Вагнер на сцене зеркальным залу амфитеатром) авангардным перфомансом, участниками которого оказываются библейские "ню" - Адам и Ева. Стихия карнавала выплескивается в массовой сцене драки в финале второго действия, когда потоки краски льются из ведер на беснующуюся толпу, в которой перемешались все - и мастера-табулаторы, и авангардисты, и "бюсты" классиков. Эти "бюсты" на ножках выскакивают и в финальных сценах с пластиковыми рогами и фаллосами, выплясывая дикий дионисийский танец, в центре которого крутится рогатый Вагнер в знаменитом берете и распахнутом "настежь" халате. А Ганс Сакс в противовес этой круговерти олицетворяет в финале устойчивый аплобм великого духа Германии, произнося перед фетишем оленя, отлитого из золота, программный вагнеровский спич, столь полюбившийся фюреру, о величии немецкой нации. Огромные золотые фигуры в гитлеровской эстетике, вырастающие из-под земли, обрамляют карикатурно-помпезный финал "Майстерзингеров". В ответ из зала несется "Бу-у!".